«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории - Генри Каттнер
– Жизнь на поверхности будет особенно тяжелой для стариков и больных.
– Тем больше работы достанется здоровым. Но хватает и задач, которые не требуют физической силы. Поручите их старым и немощным; тем самым вы освободите молодых и сильных для более важных дел. Придется много расчищать и строить.
– Наши техники оценивают период полураспада возбужденного тория в двенадцать лет. Когда минует этот срок, мы сможем вернуться в башни.
– Но до тех пор нужно еще дожить. И не забывайте об уцелевших мятежниках. Если мы их не выловим, они смогут восстановить купола башен. Двенадцать лет – долгий срок.
– Да, – сказал Захария, глядя в задумчивое лицо своего внука. – Да, я думаю, срок будет очень долгим.
И сказал Господь… «И введу вас в ту землю, о которой Я, подняв руку Мою, клялся дать ее Аврааму… в землю хорошую и пространную, где течет молоко и мед…» И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую руку и по левую сторону.
Исход 6: 8
Семьсот лет назад случился последний исход человеческой расы. Сегодня начался новый. Перемещение огромных масс населения было слишком сложным, чтобы им мог руководить один человек, и впоследствии люди, оглядываясь назад, могли вспомнить лишь страшное смятение, истерию, близкую к панике, слепой протест против судьбы, но и в то же время целенаправленное движение, подчиненное общему замыслу. Жители башен научились послушанию. Теперь они делали то, что им приказывали; пусть неохотно, пусть в страхе, но подчинялись тем, кто приказывал достаточно властно.
Еще несколько дней назад никто бы не поверил, что такой грандиозный исход когда-нибудь случится. А впоследствии никто не сможет понять, как его вообще удалось осуществить. Семьсот лет, прожитых населением на одном месте, – это громадная инерция; чтобы преодолеть ее, нужна еще большая сила обстоятельств.
Нуклон. Частица невесомая, по какой шкале ее ни измеряй. Но ее тяжести хватило, чтобы вывести мир из равновесия. Никакой другой фактор не справился бы с этим. В центре каждой башни висел символ погибшей Земли, черный шар, и каждый житель башни, двигаясь по Путям, видел его бессчетное число раз. И у каждого в мозгу засел безотчетный ужас.
Кедре в последний раз, не спеша, осмотрела свое роскошное жилье. Ее взгляд был таким же спокойным, как убранство этой комнаты.
– Мы не вернемся, – сказала она.
Захария Харкер, ожидавший в дверях, сдержанно спросил:
– Почему?
– Ты знаешь почему. И хорошо, что не вернемся. Ненавижу Сэма Рида. Он всегда заставлял меня глядеть в лицо жестокой правде, хоть и делал это по своим собственным, далеким от моих интересов соображениям. Не потому, что его когда-нибудь заботило выживание народа. Что бы он ни предпринимал, цель всегда одна: создать монумент своему «я». Ни о чем другом он думать не способен.
– Сможем ли мы когда-нибудь это доказать?
Кедре пожала плечами:
– Сейчас уже не имеет значения. Мы знаем методы Сэма. В отчаянных ситуациях он принимает отчаянные меры. Надо отдать ему должное: учится он быстро. Нет, думаю, доказать мы ничего не сможем.
– Ты готова, дорогая? Лифт ждет.
– Да. – Она вздохнула, поворачиваясь к двери. – У меня нет предчувствия, что я отправляюсь на смерть. Нет, я всего лишь докажу себе, что существую, – тем, что начну жить! Там, наверху, неуютно, а может, даже опасно, хотя, пожалуй, опасности меня пугают меньше, чем неудобства. Как ни крути, то, что мы делаем сейчас, надо было сделать давным-давно. Но до чего же тошно оттого, что нас к этому вынудили!
Он рассмеялся:
– У меня такие же ощущения. Надо думать, как у первых беспозвоночных, которые выползали на сушу из доисторических морей; им была ненавистна каждая минута новой жизни. Вот и человечеству пришла пора выбраться из воды и вновь основаться на твердой почве. Но даже Сэм Рид не в силах добиться, чтобы нам это нравилось.
– Он за все поплатится. – Кедре застегнула плащ у горла и медленно пересекла комнату, сосредоточенно ощущая, как под ногами мягко пружинит пол, по которому она уже никогда не пройдет.
Ну, разве что лет через сто, ностальгии ради.
«И до чего же чуждым все это покажется тогда, – размышляла она. – После такого долгого пребывания под открытым небом здесь мне будет темно и душно. Даже подумается: как же я вообще могла это выносить? Ох, Сэм Рид, лучше бы тебе не родиться на свет…»
Захария придержал для нее дверь.
– Наверху мы не откажемся от нашего плана, – сказал он. – Родители уже там, работают на защищенной территории.
– Пусть это будет мальчик, – потребовала Кедре. – Мальчик – более надежное оружие. И конечно же, не единственное в нашем арсенале. Сэма необходимо остановить. Да, это грязный трюк, но ведь и Сэм, играя против нас, применял грязные трюки. У нас есть союзник: время.
Захария промолчал, глядя ей в лицо.
– Когда вы позволили уйти мятежникам, я понял: у вас есть какой-то план, – сказал Хейл. – Вы никогда не выбрасывали то, чему могли найти применение.
Сэм взглянул на него из-под сошедшихся бровей:
– Вы хотели колонизировать поверхность, и теперь она колонизирована.
– Подводные лодки без экипажей, самолеты без пилотов, дистанционное управление – все это было заготовлено задолго до того, как применено, – с улыбкой проговорил Хейл. – Ну что ж, вы своего добились. Никто другой во всем мире с такой задачей не справился бы.
– Через двенадцать лет, – спокойно пообещал Сэм, – люди полностью акклиматизируются. А еще через двенадцать, ну, или через двадцать четыре, им здесь так понравится, что уже и не прогонишь. Помните, вы мне как-то говорили, что делает людей покорителями диких просторов? Их надо тянуть и толкать. Дома – невыносимые условия, где-то еще – Святой Грааль. Одного Грааля мало.
С минуту Сэма пристально рассматривали глаза, так много повидавшие на Венере.
– Помните, что в итоге случилось с Моисеем, Сэм? – спросил Робин Хейл и, не дожидаясь ответа, повернулся и вышел.
Народ пустил корни в венерианскую сушу. Народ рос – поначалу медленно, вяло, но постепенно набираясь сил.
Внизу, в брошенных башнях, в первые дни после исхода тысяч и тысяч, все еще теплилась жизнь.
Там остались те, кто решил не покидать умирающие города.
